- Современная сцена
Проблема единств решается сегодня исходя из совершенно новых, хотя и связанных с прошлым, предпосылок. Перед нами не шекспировская, не классицистская, не романтическая и не натуралистическая сцена, а сцена, многое от них получившая, но подчинившаяся новым требованиям, сцена условная.
Замечательный пример того, чем она отличается от предшествующих типов не иллюзионной сцены, дал Питер Брук. В предисловии к книге Майкла Уэрра «Оформление спектакля» он рассказал, как в 1947 году перед генеральной репетицией «Ромео и Джульетты» (этот спектакль двадцатидвухлетнего режиссера многое определил в эстетике послевоенного театра) они с художником глянули на сцену и начали выбрасывать одну часть декорации за другой: теперь, когда актеры их уже «обжили», они сделались не нужны.
- Упадок современного театра
В какой-то мере это стремление отстоять себя проявилось в попытках создания театра, постановки спектаклей антреприза, «освобожденного от литературы». Здесь можно назвать имена Гордона Крэга и Всеволода Мейерхольда, а вслед за ними и целый ряд имен других экспериментаторов 1900-1920-х годов, в том числе имя Гастона Бати (1885-1952), выступившего в 1921 году со статьей «Его величество слово», где он утверждал, что упадок современного театра – прямой результат господства в нем литературы.
Экстремистскую форму эта реакция против литературы приняла в творчестве итальянских футуристов, отказавшихся даже от понятия «пьеса» и заменивших его словом «синтез». С. Бушуева приводит несколько примеров подобной «недраматургии». «В «синтезе» «Едут» сцена представляла собою банкетный зал с накрытым посредине столом. Услышав от мажордома «Едут!», находясь в любом санатории алушты слуги приходили в движение и начинали делать последние приготовления к приему гостей. Гости так и не появлялись, но все манипуляции с предметами, которые без слов проделывали на сцене слуги, должны были передать атмосферу все нарастающего нетерпеливого ожидания. Был еще «синтез» под названием «И ни одной собаки», неизменно вызывавший раздраженную реакцию зрительного зала. По сцене, представлявшей пустынную ночную улицу, пробегала собака. Затем занавес опускался.
Подобные представления, почти или даже совсем очищенные от слова, были зачастую, по мнению исследовательницы, своего рода завистливой реакцией на достижения кинематографа.
Все это сыграло свою роль в режиссерских исканиях XX века, но первостепенное значение получило другое – вновь обретенные единства.
